Александр Князев: «Сегодняшняя Киргизия – классическое несостоявшееся государство»

Мнение видного эксперта, доктора исторических наук Александра Князева о творений О. Дж. Осмонова и других горе-патриотов от историографии. Анализу, в конечном счёте, подверглась связь прошлого и настоящего, а также перспективы киргизской государственности.

— Александр Алексеевич, пагубно ли, по Вашему мнению, имеющее место замыкание истории Киргизстана на киргизском этносе? Почему так происходит сегодня?

— Этноцентричность в трактовании и преподавании истории является по большому счёту результатом соглашательской, непринципиальной позиции научного сообщества. На рубеже 80-х – 90-х годов прошлого века, когда идея этноцентризма начала доминировать — не к чести академического сообщества республики будет сказано – многие просто начали ей подыгрывать. Особенно хорошо это стало заметно в пору провозглашения 2200-летия киргизской государственности, 3000-летия Оша, в вопросе об историчности Манаса как личности. Я думаю, что это характеризует непрофессионализм наших учёных.

Ни одна профессия не существует без своей профессиональной этики, а это же просто нечестно – трактовать историю в угоду сиюминутным интересам. Кроме вреда это ничего принести не может, а в многонациональном обществе – тем более. В условиях, когда социально-экономическая ситуация не позволяет большинству людей бывать за пределами республики, не только у молодежи, у
огромной части общества формируется провинциальное сознание, мировоззрение, ограниченное масштабами Киргизии и мифами, действующими здесь.

— Можете ли вы привести наиболее вопиющий пример несоответствия исторических фактов в этноцентричной модели?

— Их огромное количество. Если, например, ссылаться на Бартольда, заимствуя у него понятие «киргизского великодержавия», то следует иметь в виду, что Бартольд под «киргизами» подразумевал всех тюркских кочевников Центральной Евразии. А у горе-историков всё сводится к возвеличиванию киргизского этноса, который, якобы, чуть ли не был в те времена уже сформировавшимся и являлся ядром некой государственности. Для того времени не было фактом существование этносов в их нынешнем понимании, современный киргизский этнос начинается в 1924 году, как и его государственность. К слову, такая трактовка Бартольда заодно подвергает сомнению существование всех остальных тюрок – казахов, алтайцев, всех тюркских кочевников Центральной Евразии. Получается не очень корректно по отношению к братским тюркским этносам, а у других народов, населяющих Киргизию, такая трактовка может вызывать чувство ущемлённости, обиды. Ведь они располагают и своими источниками. В узбекских, например, сообщается, что их этнический  компонент присутствовал на территории Ферганской долины гораздо раньше, чем киргизский, а на равнинной части и вовсе доминировал вплоть до середины XX века.

— В период российской «колонизации» Средней Азии лидеры многих киргизских родов присоединились к Российской Империи добровольно. Существовала ли в то время стоящая альтернатива в выборе покровителя?

— Россия во второй половине XIX века в сравнении с существовавшими тогда странами Средней Азии (Бухара, Хива, Коканд), а тем более с безгосударственными этносами, к коим относились киргизы, была на целые эпохи более развита в техническом и военном отношении. В присоединении Средней Азии к России действительно имели место добровольные инициативы:
Памир, большая часть северной Киргизии, большая часть казахских жузов. Серьёзное сопротивление оказывали туркмены. В дискуссиях со многими этноцентрично настроенными историками я часто задаю следующий вопрос: почему у киргизов сейчас демократия, а туркменское общество находится в состоянии полной забитости? Сторонники «этногероической» концепции отвечают, что, дескать, «киргизы – свободолюбивый народ». Но не бывает более и менее свободолюбивых народов, бывают разные исторические обстоятельства, в данном случае – фактор личности в истории. Сложись обстоятельства так, что в Туркмении пришел бы к президентству в тот момент демократически настроенный академик – сегодня Туркмения оказалась бы либеральной, а сохрани тот же Абсамат Масалиев свой статус в 1990-м — Киргизия имела бы сейчас совсем иное состояние общественных, экономических
и политических отношений.

— Не уводит ли мифотворчество, построение спекулятивных идеологических схем от решения насущных проблем?

— Я не думаю, что люди так уж сильно увлекаются историей, чтобы это колоссально влияло на ход событий. Что влияет – так это любое одностороннее представление об этническом превосходстве. Тут уже всегда полшага до настоящего нацизма. Когда человек воспитывается в нищете, но с представлением о собственной исключительности, очень легко скатиться до обвинений в адрес других народов, живущих на «его территории». Якобыего территории – ведь земля не бывает чьей-то. Фарсиязычные потомки тех, кто
когда-то веками жил на территории Киргизии, тот же согдийский протоэтнос, не имеют ведь права сказать, что это их земля, правильно? Значит, земля не может находиться во власти отдельного этноса, но может принадлежать государству. И тут встаёт вопрос: что важнее – государство или этнос? Если важнее этнос, то все некиргизы, живущие в Киргизии, – никто. Вот эту дилемму в Киргизии ещё не решили. То же, к примеру, казахстанское общество, при том, что там тоже очень непростая этническая ситуация, в
разы здоровее, чем киргизское. Дело в том, что здоровая часть общества там периодически даёт отпор националистически настроенным маргиналам и не даёт им доминировать ни в академических кругах, ни в СМИ, ни в других областях. А здесь все просто сдались…

— Что Вы думаете по поводу белорусской инициативы по созданию единого учебника истории для всех стран СНГ?

— Несколько лет назад я участвовал в одной московской конференции на тему преподавания истории в бывших союзных республиках. Там присутствовали представители практически всех этих государств. Во-первых, там выяснилось, что практически у каждой республики есть свои претензии к России. Во-вторых, не к одной России. В этом вся сложность. Я не знаю, как в одном учебнике таджики с узбеками будут решать вопрос Самарканда и Бухары, как армяне с азербайджанцами будут решать проблему Нагорного Карабаха, а грузины с осетинами – проблему своих взаимоотношений. А как киргизы будут отчитываться перед казахами за голову убитого ими казахского хана Кенесары Касымова, отправленную некогда в подарок российскому императору в знак преданности? Не думаю также, что российские специалисты согласятся с киргизской трактовкой событий 1916 года. Понятно, что в школьных учебниках не обязательно забираться так глубоко, но острых углов в любом случае будет достаточно, чтобы похоронить идею единого учебника. В советское время многие темы, оценки событий и процессов закрывались командно-административным путём. Сейчас это просто невозможно. Поэтому будет еще долго не осуществима, на мой взгляд, и задача создания честного общего учебника для всех стран СНГ.

— Как Вы оцениваете нынешний уровень развития государственности в Киргизии?

— После распада Советского Союза роль государствообразующего взял на себя киргизский этнос. Но сегодня становится очевидным, что сам он оказался не готов к выполнению этой роли — скорее, в силу того, что сам этнос молодой и системно сформироваться ещё не успел: об этом свидетельствуют межклановые противоречия, которые мы наблюдаем сейчас, об этом свидетельствует незрелость политической элиты. Можно заключить, что государственное строительство потерпело фиаско. Сегодняшняя Киргизия – уже классическое несостоявшееся государство. Западные эксперты говорят, что в Африке они видели ещё хуже, но мы же не будем сравнивать себя с какой-нибудь Руандой? Имея тот бэкграунд, которым обладали к 1991-му…

Полагаю, если бы общество и политическая элита начала 90-х годов избрали не этнократический, а технократический путь развития, мы бы наблюдали совершенно иную картину. Позднесоветская политическая номенклатура, из которой вышла элита независимой Киргизии, была намного богаче нынешней. Это были нормальные хозяйственники. Но большая их часть, к сожалению,  просто покинула республику в те неспокойные годы. Те же, к кому перешла власть, не вынесли ноши.

— А как справляются с этими трудностями другие бывшие республики СССР?

— Термин «несостоявшееся» (вариант — «провалившееся») государство не нов. Это то государство, в котором правительство не имеет эффективного контроля над собственной территорией, не рассматривается как легитимное значительной частью населения страны, не обеспечивает внутреннюю безопасность или базовые права граждан, не обладает монополией на использование силы. Я бы к этому определению добавил еще один критерий: не имеет устоявшейся эффективной конституционной системы обеспечения преемственности государственного управления. Два государственных переворота – это пока единственный в Киргизии устоявшийся способ передачи власти. Могу сказать одно: среди всех бывших советских республик только Россия и, может быть, Армения не продемонстрировали своей несостоятельности. В нашем регионе можно было бы, вероятно, говорить о Казахстане или Узбекистане, если бы там к настоящему моменту был выработан действующий механизм передачи государственной власти. Но пока его нет, это все неустойчивые конструкции. Хотя, конечно, ни с Узбекистаном, ни с
Казахстаном Киргизию не сравнить и близко. Кстати, несостоявшиеся государства представляют одну из фундаментальных угроз современного мира. Это такой же глобальный вызов, как и терроризм, и транснациональная преступность.

— В чём причина недостаточной эффективности нации как государствообразующей сили?

— По большей части, это результат большевистского проектирования наций. То, что происходило в первые десятилетия Советской власти, можно назвать искусственным переформатированием Центральной Азии. Исторические таджикские центры – Самарканд и Бухара – оказались на территории Узбекистана, а Таджикистану досталась отсталая провинция бывшего Бухарского эмирата. У советской власти, осуществлявшей такой раздел, были свои мотивы: таджики считались наиболее мусульманизированным этносом и представляли потенциальную угрозу. Кочевым этносам, менее подверженным влиянию ислама, ранняя советская власть доверяла больше. В 1930-е годы, когда уточнялись все эти границы, у узбекского населения Ферганы были серьёзные претензии по передаче г. Оша и Узгенского кантона Киргизской ССР. Верховной властью тогда был выдвинут аргумент, что в этой части Ферганской долины не существует других пролетарских центров, способных оказывать большевистское воздействие на кочевые киргизские массы. В результате такого национально-территориального деления формирование нынешних титульных наций, включая и национальные элиты, происходило очень сложно, централизованная политика этот процесс осложняла еще больше, вносила массу деформаций, а в результате имеем то, что имеем.

— Что предшествовало популяризации национализма в нашей стране?

— Либерализация, которая была допущена в позднее советское время и годы независимости. По последствиям для Киргизии она оказалась хуже, чем горбачёвская перестройка – для СССР. Заметьте, в обоих случаях мы наблюдаем политическую либерализацию в отрыве от мер экономического стимулирования. Большая часть людей оказалась к такому переходу просто-напросто не готова. Произошло резкое расслоение, в результате которого мы получили тонкий слой относительно богатых, довольно большой – просто бедных, и огромный слой маргиналов, не имеющих больших возможностей для продолжения образования и профессионального роста, с ограниченным провинциальным мировоззрением и гипертрофированными представлениями о собственной исключительности. Для этих людей и пишет свои учебники Осмонов.

— Возникновение каких мифов можно ожидать сейчас, в преддверии годовщины апрельской революции?

— Прежде чем говорить о новых мифах, важно иметь в виду следующее. Аскар Акаев заложил под киргизскую элиту одну «мину» пролонгированного действия – это высокая степень информационной открытости общества. Скажем, любые попытки создания мифа, например, о «героях апрельской революции», наталкиваются в открытом информационном пространстве на откровения бойцов
«Альфы». Миф об узбекском сепаратизме разбивается о тот факт, что никто из узбеков никакой автономии никогда не требовал. Те граждане, что попродвинутее, могут и интервью с Кадыржаном Батыровым почитать, и оценки не местных экспертов и комиссий... Есть Интернет, и он ломает все мифы. Если даже Отунбаева с Атамбаевым решат ввести какую-то цензуру в Интернете, то ничего не получится. Общество будет сопротивляться, это ясно показала прошлогодняя практика, когда подобное пытались сделать Бакиевы.

Можно понять, почему интернет-цензура работает в Китае: население там охвачено Интернетом гораздо в меньшей степени, чем у нас. К тому же, существует естественное ограничение в виде специфической письменности. Имея экономический ресурс, власти Китая сегодня используют этот момент для создания своего локального Интернета. У нас же никаких ограничений не существует – молодое поколение владеет в достаточной степени английским языком, не забывается и русский. Так что блокировка работать не будет (в прошлом году через несколько часов после начала блокирования российских ресурсов я уже рассылал друзьям адреса сайтов анонимайзеров, с которых можно было зайти куда угодно). И это порой огорчает наши политические элиты. Они говорят: «мы проиграли информационную войну во время июньских событий». Но постойте, никакой информационной войны и не было – власть
сразу подняла лапки вверх. Так что легко поверить в те оценки южных событий, которые преподносятся сегодня правительством или пресловутой национальной комиссией по расследованию этих событий, может сегодня лишь часть населения, не интегрированная во Всемирную паутину, или слишком уж зараженная вирусом этноцентризма.

— Как бы то ни было, нестабильность в стране усугубляется. И рано или поздно этим могут воспользоваться сторонние силы. В голову приходят самые жуткие примеры из новейшей истории: Югославия и Афганистан. Есть ли вероятность того, что и Киргизия станет разменной монетой для геополитических сил мирового масштаба?

— Всё это вполне вероятно. Я считаю, что допуск американского военного присутствия на территории Киргизии – это огромный просчёт нашего первогопрезидента и российской власти того времени. Опомнившись, Россия, конечно, обозначила своё присутствие. С того самого времени эти две базы – американская и российская – знаковые символы геополитического противостояния США и Российской Федерации. А это мина замедленного действия. Считаю, что в Киргизии возможен и косовский, и афганский
сценарии. В 2005 году я писал и говорил об «афганизации Киргизии» — режиму Бакиева тогда удалось этот процесс приостановить, но не прекратить. Ещё в 2007 году, когда признавали независимость Косова, я говорил, что это очень опасный прецедент для нашего региона. Во всех странах Центральной Азии существуют мощнейшие узбекские общины. В Таджикистане, например, это почти
четверть населения. Так вот, если продолжится та же практика подавления узбеков в Киргизии, рано или поздно она вызовет ответную реакцию с их стороны.

— Означает ли это, что узбеков в нашей стране внешние силы могут использовать как троянского коня для перехвата управления?

— Совершенно верно. На узбеках при этом не будет никакой вины. Киргизское правительство само ставит их сейчас в положение такого троянского коня. Если начнутся агрессивные проявления со стороны узбекских радикалов на юге республики, сразу же последует массовый выезд мирного неузбекского населения на север. Этот процесс идёт и сейчас, но случись что – он только ускорится. Потом, вполне возможно, начнутся заявки на самоопределение в качестве автономии или вообще отдельного государства – в данном случае это всего лишь вопрос динамики. Именно так всё происходило в Косово. Отмечу, что от такого варианта не застрахованы ни Казахстан, ни Таджикистан, ни Туркмения. Киргизия просто наиболее уязвима в силу своей открытости и либеральности, а теперь еще и в силу создания такого прецедента, каковым стали июньские события.

— Какое влияние на нынешнее руководство Киргизии оказывают американцы?

— Американская геополитика многовариантна: они умеют очень своевременно реагировать по ходу развития событий и менять сценарий. Когда во время июньских событий Отунбаева обратилась к российскому правительству с просьбой ввести войска, это, на мой взгляд, был не просто эмоциональный всплеск, нет, я думаю, что это было выполнение определённого заказа. Цель – втянуть Россию в военный конфликт в регионе. Можно даже просчитать последствия. Москва поддаётся уговорам и отдаёт приказ о вводе войск. Это мощный дестабилизирующий фактор в самом российском обществе. Волей-неволей Россия вступает во взаимодействие с государством, то есть с одной из сторон конфликта и идёт у неё на поводу. Это, в свою очередь, вызывает отрицательную реакцию узбекской общины. Одновременно российские войска выступают оккупантами и для киргизов. В конечном счёте, для России всё
оборачивается полнейшим геополитическим крахом: она становится неугодной обеим сторонам конфликта и, при этом, ужев него ввязана. Кто оказывается в выигрыше, думаю, понятно. Кстати, что мы наблюдаем сейчас? Те же факты провокации со стороны киргизского правительства, хотя уже не столь жесткой, как в июне: руководство республики системно, последовательно выпрашивает у той же России военную помощь. Министр обороны «вдруг» заявляет, что армия отсталая в военно-техническом отношении, и её нужно в срочном порядке перевооружать. Спрашивается: против кого обратится это укрепление? Я вижу только один ответ – против граждан Киргизии. Во время июньских событий на юге Ислам Каримов повёл себя достаточно мудро и не стал втягивать в конфликт Узбекистан. Он понял, что это провокация и против него. Если бы он не сдержался, конфликт перешёл бы на межгосударственный уровень, и Россия уже не смогла бы не влезть в силу членства в ОДКБ. Остаётся только надеяться, что вопрос о геополитическом
превосходстве в регионе будет решаться мирным путём.

News-Asia