«МАХМУД ЭСАМБАЕВ, ЧЕЧЕНЦЫ И ДРУГИЕ»

«МАХМУД ЭСАМБАЕВ, ЧЕЧЕНЦЫ И ДРУГИЕ»

Поступая на работу во Фрунзенскую областную коллегию адвокатов, я сразу усвоил одну непреложную истину: нужно быть абсолютно честным по отношению к своим клиентам. Если обещал помочь, надо помочь. Если не выполнил обещание, то обязательно верни деньги назад. Такое отношение к работе адвоката не раз помогало мне избежать ареста в лихие 60-е годы. Благодаря этому удалось приобрести многочисленную клиентуру. Особенно много клиентов у меня было из чеченцев. Когда я приезжал в юридическую консультацию на работу, там всегда стояла большая очередь на мой прием. Люди не хотели идти к другим адвокатам, потому что они когда-то кого-то из знакомых, родных, друзей в чем-то обманули или не вернули деньги и т.д.

Работая с чеченцами, я искренне зауважал этот народ. Говорить неправду, относиться к старшим с неуважением, не выполнять свои обещания у них считалось большим позором. Когда в троллейбус или автобус входил пожилой чеченец, все находящиеся в нем чеченцы вскакивали со своих мест в знак уважения. Это повергало в изумление как кыргызских, так и русских невежд, разучившихся почитать старших. Мне пришлось общаться с их вождями, имамами, присутствовать на их свадьбах, похоронах и других собраниях и торжествах. И через такое общение я многое узнал из обычаев и традиций этого гордого горского народа. Много лет дружил с Махмудом Эсамбаевым. Тогда он работал солистом нашего Театра оперы и балета, танцевал с Бибисарой Бейшеналиевой. Будучи уже мировой величиной, когда он приезжал во Фрунзе, он разыскивал меня, приглашал нас с супругой на свои концерты, которые они устраивали в честь его приезда.

Мое знакомство с Махмудом началось в 1950 году, когда я начал работать в Прокуратуре Киргизской ССР в должности прокурора отдела по надзору за милицией и МВД. Однажды, когда он вместе со своей женой стоял в очереди за билетами в кинотеатр «Ала-Тоо», какой-то невоспитанный, шовинистически настроенный человек назвал его жену обезьяной. Махмуд сразу же полез в драку со своим обидчиком. В результате они оказались в отделении милиции Первомайского района. Оттуда он позвонил мне на работу, прося о помощи. Я тут же приехал в отделение милиции, где начальником был майор Новиков, мой хороший знакомый, и попросил его освободить Махмуда как задержанного по недоразумению без штрафа, что он и сделал. С этого времени мы стали крепкими друзьями, и наши отношения продолжались многие десятилетия.

Тогда я воочию убедился, что чеченцы высоко ценят и никогда не забывают даже незначительные услуги или одолжения. В беседах с ними я рассказывал о том, как впервые мне пришлось столкнуться с ними, когда я работал заведующим мобилизационным отделом Курдайского райисполкома.

Зимой 1944 года председатель райисполкома Исагулов пригласил меня и председателя сельского совета (фамилии уже не помню). Сказал, что по разнарядке в наш район прибывают спецпереселенцы чеченцы, ингуши, карачаевцы и другие, что их нужно привезти с вокзала города Фрунзе в село Георгиевка. Мы выехали ночью на пяти бричках, запряженных двумя быками каждая. До города Фрунзе расстояние 20 километров. Мы ехали всю ночь. На вокзале, куда мы приехали утром, чеченцы, которых загружали в наши брички, были в легкой одежде, некоторые женщины были одеты в платья, кутались в ковры и кошмы, которые успели прихватить перед спешной высылкой. Зрелище было жуткое: страшный мороз на дворе, а раздетые люди закапываются в сено на бричках, и ничем им нельзя помочь. Обратно ехали целый день и поздно вечером прибыли в село Георгиевка, разместили переселенцев в районном клубе. По дороге одна женщина, молодая и красивая, в одном платье без платка ехала на бричке стоя. Мы с напарником, а мы были верхом на лошадях, подъезжали к бричке и уговаривали ее сесть, укрыться сеном, а то замерзнет, умрёт. Но она никак не реагировала. Говоривший по-русски чеченец, мужчина средних лет, объяснил нам поведение этой женщины. Она, мол, жена большого начальника в Чечне, не хочет жить, хочет простыть и умереть, поэтому не будет слушать вас. Потом мы расселяли переселенцев по домам колхозников в порядке уплотнения, не обходилось без скандалов. Многие все-таки умерли от холода и голода. Те, кто выжил, правда, не все, занимались кражами (жить-то было не на что), быстро богатели. Многие были осуждены. Когда наступило время реабилитации, помню, наши чеченцы, которые приехали голыми и босыми, уезжали, загружая ж/д платформы своими автомашинами и другими дорогими вещами, скрытно выкапывали из могил и увозили останки своих умерших родственников.

Мне рассказали в Ак-Тюзе, что в Кеминском районе был случай, когда у одного чеченца сын стал алкоголиком, что было для них случаем весьма редким. Для того чтобы избавить сына от этого порока, он взял с него «клятву на Коране», что тот бросит пить. За это отец купил ему автомашину «ЗИЛ» за 100 тыс. рублей, которая стояла в автомагазине Фрунзе в свободной продаже. Обычная «Волга» стоила 16 тыс. рублей, но в порядке очереди или по распределению.

Или вот другой случай, чему я был лично свидетелем. Ко мне обратился молодой чеченец с просьбой защитить его интересы в народном суде Кеминского района по обвинению в похищении женщины с целью вступления в брак. По материалам дела и его личному рассказу выходило, что он полюбил одну девушку-чеченку, проживающую в поселке Ак-Тюз. Она отвечала ему взаимностью. По обоюдному соглашению они решили пожениться путем умыкания, так как у нее не было родителей, она жила у дяди. В день ее отъезда он приехал в Ак-Тюз на автомашине, тетя вынесла ее чемодан с вещами. Распрощались и поехали. Но об этом каким-то образом узнает ее дядя, организуют погоню и, не доезжая до села Бурулдай, настигают их, пересаживают девушку в свою автомашину, а его избивают и, более того, в присутствии невесты спускают с него штаны (он остается в трусах). Такие действия считаются для чеченцев страшным позором. Мало того, дядя невесты написал в прокуратуру жалобу об этом преступлении и заставил невесту также подписать эту жалобу.

В день слушания данного дела в Кеминском народном суде зал был переполнен чеченцами и с той, и с другой стороны. Дело слушалось под председательством заместителя нарсудьи района, который, еще не начав слушания, спрашивал у меня, какой приговор надо вынести по делу. Дело слушалось без участия прокурора. Решили начать с допроса потерпевшей, то есть невесты, так как обвиняемый не признавал своей вины. Девушка начала давать свои показания с того, что подсудимый насильно, без ее согласия хотел умыкнуть ее. То есть она сказала те слова, которые от нее требовал дядя. На вопросы судьи и мои вопросы она утверждала, что согласия выйти замуж она не давала, подсудимый похитил ее против воли. Когда до подсудимого дошла очередь задавать вопросы, он спросил ее: «Скажи последний раз, как перед Богом, что ты давала согласие на вступление в брак со мной и мы бежали по обоюдному согласию». Когда она ответила: нет, такого не было, мой подзащитный полез в карман, достал пистолет и выстрелил в нее. Затем, повернувшись в зал и отыскав глазами дядю невесты, выстрелил в него. Что началось в зале заседаний, трудно описать! Все бросились к двери, началась давка, крики, судью вместе с заседателем и секретарем как ветром сдуло. Я остался в зале один. Посмотрев в мою сторону долгим отсутствующим взглядом, подсудимый побрел к выходу. Как оказалось, пошел сдаваться в милицию. Впоследствии его судил Верховный суд Киргизской ССР за убийство двух и более лиц и приговорил к расстрелу. Но в этом деле я уже не участвовал.

НЕГОДЯЙ ИЗ ПРОКУРАТУРЫ

Вспоминается и другой случай, связанный с похищением 50 тыс. рублей в банке Кеминского района. Кассирша Орловского горно-обогатительного комбината (фамилии уже не помню, как и других участников этого дела), приехала в Кеминский банк получать зарплату для рабочих. Получила деньги, пересчитала их со своими помощниками, приехала на комбинат и, раздавая заработную плату, обнаружила недостачу в 50 тыс. рублей. Как это могло случиться, она объяснить не могла. Оказывается, одна пачка денег в 50 тыс. рублей осталась на выступе в стене там, где они считали деньги. Эти деньги обнаружили милиционеры – охранники банка – при передаче дежурства. Они тут же сговорились поделить найденное поровну. Кроме них в банке в это время никого не было. Рабочий день давно закончился, и все ушли домой. Молодой милиционер потребовал от пожилого милиционера (оба кыргызы), чтобы тот никому не проговорился об этой находке и попридержал свои деньги до тех времен, пока не утихнет шум с их пропажей. Прокуратура республики возбудила уголовное дело, следствие было поручено следователю Лачинову. Велась оперативная работа также со стороны, милиции и КГБ.

Перед тем как закопать деньги, пожилой милиционер, не выдержав причитания жены, что нет денег даже на хлеб, а до зарплаты далеко, никто не дает взаймы, отдал ей 100-рублевую купюру. Не объясняя, конечно, откуда у него такие деньги.

Жена с этими деньгами бросилась по магазинам скупать продукты питания. На это обстоятельство сразу обратили внимание оперативники КГБ. Спросили ее, откуда у нее появились деньги. Она сказала, что деньги ей дал муж. Мужа взяли в оборот и выбили у него признательные показания. Он показал, куда закопал свою долю. Что касается молодого милиционера, то, узнав об этом, он повесился у себя дома. Его доля так и осталась ненайденной. Старого милиционера судили и дали 15 лет лишения свободы за хищение госимущества в особо крупных размерах. В отношении кассирши следователь поступил, мягко говоря, подло. Он сказал ей, что если она восстановит недостающую сумму 50 тыс. рублей, то он не будет ее арестовывать, а если нет, – то посадит. Она и ее муж, старший мастер на комбинате, родственники, друзья с большим трудом, распродав личные вещи, собрали эту сумму. Когда она привезла эти деньги следователю, тот сказал ей сдать деньги в банк, а квитанцию принеси ему. Когда она пришла к нему с квитанцией банка о приеме денег, он ее арестовал. Об этом стало известно работникам суда и прокуратуры, которые осуждали такой нечестный поступок следователя Лачинова. Впоследствии, в 1960 году Лачинов был арестован по делу судебно-прокурорских работников и осужден к длительному сроку лишения свободы. Так и хочется сказать: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь». Кассиршу осудили за халатность, она была приговорена к лишению свободы сроком на 3 года условно и освобождена из под стражи в зале суда.

Запомнилось мне еще одно резонансное, как сейчас говорят, уголовное дело в отношении Шлафштейна и других лиц за совершение хищений на Рыбачинском мясокомбинате. Дело было в том, что имелись показания председателей колхозов, бухгалтеров, директоров совхозов о том, что они сдали приемщику скота Рыбачинского мясокомбината Шлафштейну и его подручным не крупный рогатый скот и баранов, а деньги, то есть стоимость скота. Когда же следователи стали проверять эти показания, приемщик Шлафштейн заявил, что он от указанных выше председателей колхозов и директоров совхозов принял скот, а не деньги, как они утверждают. Мол, посмотрите приходные журналы по приему скота, там все отражено: количество, вес, вид, возраст и другое. Действительно, в журналах все это было отражено. Тогда следователи стали проверять поступление указанных голов скота в убойный цех, а именно – какое количество и с каким весом прошло через убойный цех. Стали проверять дальнейшее продвижение туш скота по головам, по ногам, по шкурам и другим показателям, и, наконец, конечный результат – выход колбас, консервов и т.д. Все совпадает, скот   считается принятым в забой и переработанным на Рыбачинском мясокомбинате. Никаких претензий нет. Ну а как же быть с показаниями о том, что скот не сдавался, а вместо скота Шлафштейн и его подручные получали деньги мешками. Следствие оказалось в тупике.

Но выход для следствия был найден и довольно оригинальный. Второй секретарь ЦК КП Киргизии Кармышев, выступая на партийно-хозяйственном активе, в своем докладе упомянул про это уголовное дело и заявил, что, мол, прокуратура не может установить источники хищения скота и поэтому не может передать дело в суд (источниками на деле являлись колхозы и совхозы Иссык-Кульской области). Об этом напечатали в газете «Советская Киргизия». Эту выписку из газеты приложили к обвинительному заключению и дело передали в Верховный суд Киргизской ССР, который, принимая во внимании его сложность и необычность в смысле отсутствия источников хищения, принял к своему производству и назначил его слушание под председательством члена Верховного суда Киргизской ССР Шамшы Бердалиева в выездной сессии в городе Рыбачье.

Слушали дело в течение нескольких недель, допросили всех свидетелей, которые продолжали утверждать, что сдавали приемщику Рыбачинского мясокомбината Шлафштейну и другим вместо скота деньги, а квитанцию получали как за сданный скот. Подсудимые категорически отрицали получение денег, ссылаясь на выводы следствия, подтверждающие их показания.

После окончания судебного следствия прокурор в своей обвинительной речи, признав виновными всех подсудимых, заявил, что источником хищения скота являются совхозы и колхозы Иссык-Кульской области, как указал второй секретарь ЦК КП Киргизии, и просил определить всем подсудимым длительные сроки лишения свободы.

Защитников было пять человек. Все утверждали, что достаточных оснований для вынесения обвинительного приговора нет, что дело подлежит направлению на доследование для установки настоящих источников хищения скота, а не абстрактных, как утверждают прокурор и материалы предварительного и судебного следствия.

Верховный суд Киргизской ССР вынес обвинительный приговор, определив всем подсудимым длительные сроки лишения свободы в 10-15 лет.

Я написал жалобу в порядке надзора в Верховный суд СССР, так как кассационную писать было нельзя, а приговор Верховного суда является окончательным. Когда я пришел в Верховный суд Киргизской ССР к Бердалиеву за копией приговора, то он просил меня не писать надзорную жалобу и не ехать в Москву. Я удивился такой необычной просьбе и сказал, что это моя профессиональная обязанность и настойчивая просьба родственников Шлафштейна. Мой отказ, как я понял, конечно же, обидел Бердалиева. Он как умный человек понимал, что под давлением вынес неправосудный приговор, деваться ему было некуда. Если отменят в Москве приговор, то ему несдобровать. В свою очередь, я тоже, хотя и смутно, но представлял именно такой исход.

Так и случилось. По нашей надзорной жалобе Судебная коллегия Верховного суда СССР отменила приговор в отношении осужденных Шлафштейна и других за недоказанностью, освободив их всех из-под стражи. В отношении Бердалиева было вынесено частное определение о несоответствии его занимаемой должности. Он был снят с работы, но вскоре стал прокурором в одном из районов Ошской области.

Через какое-то время я узнал, что следственная группа во главе с Таалаем Абдулиным, расследовавшим уголовное дело Шлафштейна и других, выехала в Омск для изучения опыта расследования такого же уголовного дела по Омскому мясокомбинату, где также не могли установить источник хищения скота, но затем все же установили и доказали вину осужденных. Вернувшись из командировки, Абдулин арестовал всех подозреваемых во главе с Шлафштейном, было проведено предварительное расследование от начала до конца, и в точности были установлены все источники хищения. Во вторичном судебном разбирательстве я не участвовал, но слышал, что все подсудимые были признаны виновными и осуждены к длительным срокам лишения свободы.

Карпек КУРМАНОВ,
из книги воспоминаний «Исповедь юриста»

28 марта 2013 г.